Персонаж Сорокина даже не маленький человек — это просто винтик, рядовой гражданин, собирательный образ, обезличенный до предела. Иван, Петр, Матвей — не все ли равно? Это почти что Замятин с его номерами вместо имен. Герой и сам горд своим маленьким делом. Так, в рассказе «Заплыв», давшем название всему сборнику, солдат Иван «считался лучшим пловцом в своем полку, и ему вот уже шесть лет доверяли самые ответственные места в цитатах». Все очень просто: с некоторых пор правящий режим проводит «агитационные заплывы», огромная огненная цитата движется по реке (буквы и знаки препинания состоят, как несложно догадаться, из солдат, держащих факелы). Это тот самый момент, когда неожиданная перестановка знаков препинания, в данном случае единственной запятой, меняет смысл, а может, и будущее всей страны (помните, как в школе с фразой: «Казнить нельзя помиловать»?).

Но все-таки, что бы ни говорили о Сорокине, в текстах этого сборника много человечного. Ведь в описываемой им слепой русской вере есть наивное, доверчивое (простые люди, точно дети, обдурить ничего не стоит). И что бы ни случилось, Иван, Петр или Матвей ищут в себе именно человеческое. Вот только когда находят — подлежат уничтожению. Иначе тоталитарная система обнаружит свой изъян (бюрократическому аппарату понятно только одно — приказ: «вскоре вышел указ о запрещении самоубийств. Самоубийства прекратились»), И вполне закономерны тревожащие персонажей вопросы: зачем, за что, почему. Ведь даже усредненному человеку, шагающему в ногу с другим, хочется просто жить. Пусть и мир не очень уютен: «Снегпочти везде сошел — лишь под мокрыми кустами лежали его черные ноздреватые остатки. Вдоль большака бежал прорытый ребятишками ручеек, растекаясь в низине огромной, перегородившей дорогу лужей. Возле лужиле- жали два серых вековых валуна и цвела ободранная верба» («Падеж»).

В рассказах часто встречается смерть, которая страшна своей непонятной неизбежностью и простотой - пустить в расход, совершить самосуд (во имя государства, вождя, системы, светлого будущего) ничего не стоит, Человеческая жизнь в мире, придуманном Сорокиным, не важнее порванного обмундирования («Дыра»), Герой и сам не понимает, отчего прореха становится только шире, как ее ни зашивай (трещит прогнившая изнутри система). Так, в «Стихахи песнях» следователь говорит героине: «Хоть ты мне и нравишься, я думаю, придется расстрелять тебя. Во-первых, потому что муж и жена - одна троцкистско-бухаринская банда, а во-вторых — чтобы любимый город мог спать спокойно». И никаких проблем.

Естественно, Сорокин саркастичен до предела, ведь иначе на тоталитаризм смотреть нельзя. «Жданов за роялем, Молотов, Ворошилов, Буденный, Берия, Каганович, три тенора Большого театра поют, а Сталин неспешно дирижирует погасшей трубкой» («Стихии песни»).

Единственный минус ранних рассказов — некоторая сюжетная однотипность. Часто его тексты строятся вокруг одного события, детали: и неважно, что это — падеж скота или висящий на стене старый ватник, ставший символом ушедших времен и довлеющий над всей семьей своим уродливым силуэтом (все-таки писатель блестяще подбирает метафоры).

Но как бы там ни было, сборник «Заплыв» заслуживает внимания. Сорокин здесь пишет по-иному, такого мы еще у него не читали.